Одно стихотворение

[edvardbuzinskij]

Новелла Матвеева
* * *
Я мечтала о морях и кораллах.
Я поесть хотела суп черепаший.
Я шагнула на корабль,
A кораблик оказался из газеты вчерашней.

То одна зима идет, то другая.
За окошком все метель завывает.
Только в клетках говорят попугаи,
а в лесу они язык забывают.

А весною я в разлуки не верю,
И капели не боюсь моросящей.
А весной линяют разные звери.
Не линяет только солнечный зайчик.

У подножья стали горы — громады.
Я к подножию щекой припадаю.
Но не выросла еще та ромашка,
на которой я себе погадаю.

[dropash]

Ада Якушева

Мой друг рисует горы,
Далёкие, как сон,
Зелёные озера
Да чёрточки лесов.
А рядом — шумный город
Стеной со всех сторон.
А друг рисует горы,
Далекие, как сон.

Мой друг — он друг отвесным
Холодным ледникам,
Он друг отважным песням
Да редким маякам.
Он любит горный ветер,
Раздумья до зари,
Он любит горы эти
Товарищам дарить.

И в ясный день, и в горе
Упрямо верит он,
Что есть на свете горы ,
Далёкие, как сон.
Мой друг мне тем и дорог,
Что днём и ночью он
Возводит к небу горы,
Далёкие, Как сон.

[dropash]

Дмитрий Сухарев

Помню,в доме на Неглинной
Жили Визбор и Адель.
Дом был сумрачный и длинный,
Неуютный, как отель.
Дверь к начальнику культуры
(Он всё время на посту),
А другая дверь к — Адели,
Третья — вовсе в пустоту.
Оттого ль , что без начальства
Нам культурно жить нельзя,
Приходили очень часто
На Неглинную друзья.
Гостя парочка встречала
И к столу его вела,
И гитарочка звучала
Над клеёночкой стола.
Пели чисто,жили просто —
На какие-то шиши.
Было жанра первородство,
Три аккорда, две души.
На Неглинной, у Адели,
Где игрушкм на полу,
Пили,ели,песни пели,
Дочь спала в своём углу…

[dropash]

Тимур Шаов

Ах время, советское время
Как вспомнишь и в сердце тепло
И чешешь задумчиво темя
Куда ж это время ушло
……….

……….
На рупь можно было напиться
Проехать в метро за пятак
А в небе сияли зарницы
Мигал коммунизма маяк
……….

……….
И были мы центром вселенной
И строили мы навека
С трибуны махали нам члены
Такого родного ЦКа
……….

……….
Мы шило сменили на мыло
Тюрьму променяв на бардак
Зачем нам чужая текила!
У нас был прекрасный шмурдяк

Зачем нам чужая текила!
У нас был прекрасный шмурдяк.

[bajvik]

ИВАН ЕЛАГИН

1918, Владивосток – 1987, Питсбург, США

Сын дальневосточного поэта-футуриста Венедикта Марта; вышедшая в 1922 году в Харбине книга Венедикта Марта «Луна» (в основном – переводы японских миниатюр) была посвящена сыну – «Уотту-Зангвильду-Иоанну Марту»; первая публикация самого сына была как раз переводной: 28 января 1941 года киевская газета «Советская Украина» напечатала авторизованный перевод Ивана Матвеева (настоящая фамилия Елагина) из Максима Рыльского, который после гибели Марта в застенках тридцать седьмого года принял на себя часть заботы о молодом поэте. Учась в медицинском институте, поэт не эвакуировался, оказался под оккупацией, что было смертельно опасно (мать будущего Елагина была еврейкой), но не менее опасно было оставаться в Киеве, в который входила советская армия, – при немцах молодой человек работал в роддоме, а это, конечно же, было бы рассмотрено как сотрудничество с оккупантами. В конце 1943 года Иван Елагин и его жена Ольга Анстей через Польшу перебрались в Германию; конец войны застал их в лагере для перемещенных лиц под Мюнхеном. В 1950 году поэт перебрался в США, где жил до самой смерти. Главная переводческая работа Елагина – эпическая поэма Стивена Винсента Бене «Тело Джона Брауна» (12 000 строк) – еще в рукописи была зачтена Елагину как дипломная работа в Нью-Йоркском университете; вышла поэма отдельной книгой в 1979 году в издательстве «Ардис» благодаря содействию Иосифа Бродского, высоко ценившего талант Елагина. Многие годы Елагин печатал свои переводы из американских поэтов в журналах «Америка» и «Диалог», пусть плохо, но доходивших до СССР, где как оригинальный поэт Елагин был широко известен в самиздате.

ДУРАКИ

Жили-были дураки.
Жили – не тужили.
Недотепы, вахлаки,
Тюти, простофили.

Что ни скажешь дуракам –
В пол-лица улыбка.
Дураки по пустякам
Удивлялись шибко.

Эй, во весь широкий рот
Улыбнись, Ванюха,
Чтоб от уха разворот
До другого уха!

И глядишь – на полчаса
Рот колодца шире.
Всё для дурня – чудеса
В нашем Божьем мире.

И любили дураки
Всякие безделки.
Всё играют в городки,
В чехарду, в горелки.

А когда, случалось, лил
С неба дождик бурный –
Изо всех дурацких сил
Удивлялись дурни:

«Ишь накапало воды!» –
«Лезь купаться, Фомка!»
Дураки на все лады
Восхищались громко.

Ну, а ежели дождя
Не было в помине –
Говорили, разводя
Лапами, разини:

«Удивительно, что вот
Совершенно сухо!»
И опять от уха рот
До другого уха!

Сколько раз они на дню
Заливались смехом!
Если пень – смеялись пню,
Если вехи – вехам.

Знать, обычай уж таков:
Покажи им палец –
Сразу сотня дураков
Рот разинет, пялясь!

Для веселья тьма причин
Самых непостижных.
В дикий хохот дурачин
Приводил булыжник.

«Посмотри, какой кругляш!
Веса в нем полпуда!»
И дурак приходит в раж,
Словно видит чудо.

Чуть светало – из ворот
Выходили чинно.
И дивился на восход
Каждый дурачина.

Только стоило лучу
Брызнуть в отдаленьи –
Проходил по дурачью
Шорох удивленья.

Тут ничем уж не унять
Дурьего восторга!
Солнце жалует опять,
И опять – с востока!

А когда горит закат,
Желт или пурпурен, –
Дурень счастлив, дурень рад,
Очарован дурень!

Скопом сядут на бугор,
Дур своих облапят –
И глядят, глядят в упор,
Как пылает запад…

А когда, сквозь вороха
Туч едва наметясь,
То и дело полыхал
Белым светом месяц,

Иль являлся, просияв,
Меж ветвей корявых,
То у всех семи застав
Ахали раззявы:

«До чего же он смешон!» –
«До чего потешен!» –
«Да видать, что к небу он
На вожже подвешен!»

Испокон у них в ходу
Был такой обычай:
Выбирать себе звезду,
В небо пальцем тыча.

Подымался тут галдеж,
Столько было спора:
«Петька, эту ты не трожь,
Эта – Никанора!»

И такую чушь несут
С видом прекурьезным!
Даже был особый суд
По делам их звездным.

Надевал судья колпак
И хитон лазурный.
(И судья-то был дурак,
И судились дурни…)

Плел судья такую речь
И такое ляпал,
Что от смеха просто лечь
Можно было на пол.

Всех смешил он под конец,
От его словечек
Хохотал вовсю истец,
Хохотал ответчик,

Прокурор и адвокат,
Секретарь и стражник,
Хохотала, севши в ряд,
Дюжина присяжных.

Так, хватаясь за бока,
Хохотали хлестко,
Что со стен и потолка
Сыпалась известка!

Хохотали крепко, всласть,
Хохотали густо,
Из-за хохота упасть
Умудрилась люстра!

Хохот-грохот, хохот-взрыв,
Хохот до упаду,
Хохотали, обвалив
С хоров балюстраду!

В смехе вздулся так один,
Ерзая на стуле,
Что срывались со штанин
Пуговицы пулей,

У него трясло живот
Смехом приглушенным,
Как будильники трясет
На рассвете звоном!

И казалось – из кишок,
Дребезжаще-тонок,
Вырывается смешок,
Верткий, как мышонок!

Тут гогочет, сам не свой,
Дурень среди гвалта,
Точно бьет по мостовой
С грохотом кувалда!

А другие – посмотри –
Изо ртов опухших
Ну совсем как пушкари
Ахают из пушек!

У судьи был дивный дар
Толковать о звездах:
Раздуваясь, словно шар,
Он взлетал на воздух!

Тут уж хохот шел до слез,
До икот, до грыжи,
Кто-то хохотом разнес
Половину крыши!

Хохот, гогот, грохот, визг
По суду раскатом!
Забывал истец про иск
Вместе с адвокатом.

Хохот, грохот, гул и гуд
Шквалом и напором!
Забывал судья про суд
Вместе с прокурором.

Животы порастряся,
Отдышавшись еле,
Забывали всё и вся
О судебном деле.

Уходил домой дурак
Весел, беззаботен.
Провожал его собак
Лай из подворотен,

Долго слышался галдеж,
Выкрики орясин:
«Боже правый, до чего ж
Суд у нас прекрасен!» –

«И судья-то наш силен,
У него не путай!» –
«И летать умеет он,
Как пузырь надутый!»

……………………..

Жили-были дураки.
Жили – не тужили.
Недотепы, вахлаки,
Тюти, простофили.

Не грешили – ну, а всё ж
И у дурней даже
Приключался и грабеж,
И дебош, и кражи.

Как прослышали, что взлом
Ночью у Егора,
Так и ловят всем селом
По дорогам вора.

А поймают – поведут
Посреди базара,
Не миндальничают тут –
По делам и кара!

Если, скажем, вор упер
С кухни медный чайник,
То за это будет вор
Небольшой начальник!

А сумел коня украсть
Где-нибудь ворюга –
То ему тотчас во власть
Целая округа!

И напрасно вор орет:
«Братцы, лучше плаха!»
И глаза его вот-вот
Вылезут от страха.

Дураки ему в ответ:
«Живо, лупоглазый,
Отправляйся в кабинет,
Отдавай приказы!

Будешь нами управлять,
Каждодневно мучась!»
…На коленях молит тать,
Чтоб смягчили участь.

«Раз сподобило украсть –
Так ступай к ответу!» –
«На земле страшней, чем власть,
Наказанья нету!»

……………………..

Раз увидели в селе,
Как идет угрюмо
Человек, на чьем челе
Отразилась дума!

Он идет среди лотков,
Средь торговцев шумных…
Так в селеньи дураков
Объявился умник.

Вот на бочку он встает,
Кличет Ванек, Митек,
Созывает весь народ,
Объявляет митинг.

Говорит: ученье – свет,
Неученье – темень,
И про университет,
И про город Бремен,

И про это, и про то,
И про всё на свете,
И крылом на нем пальто
Раздувает ветер.

Он стоит во всей красе.
Говорит он: «Дурни,
Неотесаны вы все,
Все вы некультурны.

Дурни, кто из вас закон
Знает Архимеда?
Кто такой Наполеон?
Кто живет в Толедо?

Где течет Гудзон-река?
Что такое линза?
Из какого молока
Делается брынза?

Где вершина Арарат?
Что такое синус?
Есть ли в атоме заряд,
Плюс в нем или минус?

Как доходит звездный свет?
Кто разрушил Трою?
Дурни! Университет
Я для вас построю!

Дурни! Вам сама судьба
Шлет меня на благо.
Даже нет у вас герба,
Гимна нет и флага!

А без этого никак
В мире невозможно.
Будет герб у вас и флаг,
Гимн, рубеж, таможня!

Для того, чтобы враги
Вас не одолели,
Вам наденем сапоги,
Выдадим шинели,

По ружью через плечо –
И в колонны стройся!
Отправляйся, дурачье,
Проявлять геройство!

Если, скажем, ты в стрельбе
Меток по мишеням,
То на ленточке тебе
Мы медаль наденем!

Представляете вы блях
Блеск на гимнастерке?»
Дураки тут «ох» и «ах»,
Прыгают в восторге!

С той поры минуло лет,
Может быть, немало…
Занял университет
Чуть не три квартала.

И теперь дурак глядит
Пасмурно-нахмурен,
Оттого что эрудит
Этот самый дурень.

Носит он воротничок,
Вид имеет светский,
На груди его значок
Университетский.

С неба дождик лей, не лей,
Ливень иль не ливень –
Не дивится дуралей!
Он не столь наивен.

Все науки превзойдя,
Знает в полной мере,
Как и чем процесс дождя
Вызван в атмосфере,

Знает, что с собой несет
Расщепленный атом
И кто царствовал в пятьсот
Девяносто пятом!

Он теперь не так-то прост,
Обтесался вроде,
И не выбирает звезд
Он на небосводе.

Но студент он иль солдат –
Сам не знает толком,
И теперь в него палят
Пулей и осколком.

И стоят на рубеже
У него орудья.
Но в суде давно уже
Не летают судьи.

Да и суд теперь суров,
Не дает он спуску:
Из суда ведут воров
Сразу же в кутузку.

Только кару здесь несут
Не одни злодеи:
Дураков таскают в суд
Также за идеи…

Тьма событий на веку:
Учат, судят, ранят.
Не до смеха дураку:
Он ужасно занят.

И дурак совсем не рад,
И живет он в страхе.
Но зато на нем звенят
И сверкают бляхи.

[bajvik]

Поэт Константин Ваншенкин, прославившийся советским хитом «Я люблю тебя жизнь», ушел из жизни в субботу, 15 декабря 2012 года, в возрасте 86 лет. Он также известен как автор стихов к песням «Алеша», «Вальс расставания», «Женька».

РИА Новости http://ria.ru/spravka/20121215/914957915.html#ixzz2F9d9wiUM

Я вздрогнул: одноногий паренек
Стоял внизу — уверенный и ловкий,
На валенке единственном — конек,
Прикрученный растрепанной веревкой.

В нелепом положении своем
Он выглядел таким невозмутимым.
Свободно оттолкнулся костылем
И покатил, повитый снежным дымом.

Вот он уже мелькает вдалеке,
Вот снова приближается, как веха,
Летящий на единственном коньке,
Сын нашего отчаянного века.

И он, и все товарищи его,
Скользящие навстречу или следом,
Привыкли и не видят ничего
Геройского, особенного в этом.

Звенит конек, потом костыль стучит
И, как весло, мелькает над рекою.
Я проходил. Я тоже сделал вид,
Что каждый день встречается такое.

[bajvik]

Арсений Несмелов .

Баллада о даурском бароне

К оврагу,
Где травы ржавели от крови,
Где смерть опрокинула трупы на склон,
Папаху надвинув на самые брови,
На черном коне подъезжает барон.

Он спустится шагом к изрубленным трупам
И смотрит им в лица,
Склоняясь с седла, —
И прядает конь,
Оседающий крупом,
И в пене испуга его удила.

И яростью,
Бредом ее истомяся,
Кавказский клинок —
Он уже обнажен —
В гниющее
Красноармейское мясо,
Повиснув к земле,
Погружает барон.

Скакун обезумел,
Не слушает шпор oн,
Выносит на гребень,
Весь в лунном огне, —
Испуганный шумом,
Проснувшийся ворон
Закаркает хрипло на черной сосне.

И каркает ворон,
И слушает всадник,
И льдисто светлеет худое лицо.
Чем возгласы птицы звучат безотрадней,
Тем
Сжавшее сердце
Слабеет кольцо.

Глаза засветились.
В тревожном их блеске —
Две крошечных искры,
Два тонких луча…
Но нынче,
Вернувшись из страшной поездки,
Барон приказал:
«Позовите врача!»

И лекарю,
Мутной тоскою оборон
(Шаги и бряцание шпор в тишине),
Отрывисто бросил:
«Хворает мой ворон:
Увидев меня,
Не закаркал он мне!»

Ты будешь лечить его,
Если ж последней
Отрады лишусь — посчитаюсь с тобой!..»
Врач вышел безмолвно
И тут же,
В передней,
Руками развел и покончил с собой.

А в полдень
В кровавом Особом Отделе
Барону,
В сторонку дохнув перегар,
Сказали:
«Вот эти… Они засиделись:
Она — партизанка, а он — комиссар».

И медленно
В шепот тревожных известий —
Они напряженными стали опять —
Им брошено:
«На ночь сведите их вместе,
А ночью — под вороном — расстрелять!»

И утром начштаба барону прохаркал
О ночи и смерти казненных двоих…
«А ворон их видел?
А ворон закаркал?» —
Барон перебил…
И полковник затих.

«Случилось несчастье! —
Он выдавил
(Дабы
Удар отклонить —
Сокрушительный вздох). —
С испугу ли —
Все-таки крикнула баба —
Иль гнили объевшись, но…
Ворон издох!»

«Каналья!
Ты сдохнешь, а ворон мой — умер!
Он,
Каркая,
Славил удел палача!.. —
От гнева и ужаса обезумев,
Хватаясь за шашку,
Барон закричал. —

Он был моим другом.,
В кровавой неволе
Другого найти я уже не смогу!»
И, весь содрогаясь от гнева и боли,
Он отдал приказ отступать на Ургу.

Стенали степные поджарые волки,
Шептались пески,
Умирал небосклон…
Как идол, сидел на косматой монголке,
Монголом одет,
Сумасшедший барон.

И, шорохам ночи бессонной внимая,
Он призраку гибели выплюнул:
«Прочь!»
И каркала вороном
Глухонемая,
Упавшая сзади
Даурская ночь.

______

Я слышал:
В монгольских унылых улусах,
Ребенка качая при дымном огне,
Раскосая женщина в кольцах и бусах
Поет о бароне на черном коне…

И будто бы в дни,
Когда в яростной злобе
Шевелится буря в горячем песке, —
Огромный,
Он мчит над пустынею Гоби,
И ворон сидит у него па плече.

[dropash]

Ада Якушева

Другие города

Друзья, те больше сведущи и знающи, видать.

Насильно не поедешь ведь в другие города.

Но разве только заживо, без всякого труда

Умеют привораживать другие города?

Пока друзей размеренно развозят поезда,

То верю, то не верю я в другие города.

Там, может, ветры влажные, а, может холода…

Увидеть бы однажды мне другие города!

Становятся помехою другие города,

Опять друзья разъехались неведомо куда.

Прости, не знаю имени, но это не беда,

Возьми меня, возьми меня в другие города!

1962

[bajvik]

Борис Нарциссов

Не могу

…Он знает петушиное слово…

Вспетуши ты скажинное слово —
И сейчас же рассеется ночь,
И конец будет царствия злого,
Упыри кувыркнутся и — прочь!

Упыри-то — они разновидны,
А сидят они, может, во мне.
Ну, а прочим, которым обидно —
Успокойтесь: бывают вовне.

Вот немного еще — и припомню,
Шевельну языком и скажу.
А вот лезет на ум все не то мне,
А вот сел и копною сижу.

Не могу. Позабыл. Не машина.
Не колдун. В голове, как засов.
Или больше уж нет петушиных,
Этих самых, которые — слов?

[bajvik]

Валерий Перелешин

НОСТАЛЬГИЯ

Я сердца на дольки, на ломтики не разделю,
Россия, Россия, отчизна моя золотая!
Все страны вселенной я сердцем широким люблю,
Но только, Россия, одну тебя больше Китая.
У мачехи ласковой – в желтой я вырос стране,
И желтые кроткие люди мне братьями стали:
Здесь неповторимые сказки мерещились мне,
И летние звезды в ночи для меня расцветали.
Лишь осенью поздней, в начальные дни октября,
Как северный ветер заплачет – родной и щемящий,
Когда на закате костром полыхает заря,
На север смотрю я – все дольше, и чаще, и чаще.
Оттуда – из этой родной и забытой земли –
Забытой, как сон, но во веки веков незабвенной –
Ни звука, ни слова – лишь медленные журавли
На крыльях усталых приносят привет драгоценный.
И вдруг опадают, как сложенные веера,
Улыбки, и сосны, и арки… Россия, Россия!
В прохладные эти задумчивые вечера
Печальной звездою восходит моя ностальгия.

[bajvik]

Даниил Андреев

ШКВАЛ

Одно громоносное слово
Рокочет от Реймса до Львова;
Зазубренны, дряхлы и ржавы,
Колеблются замки Варшавы.
Как робот, как рок неуклонны,
Колонны, колонны, колонны
Ширяют, послушны зароку,
К востоку, к востоку, к востоку.

С полярных высот скандинавов
До тысячелетнего Нила
Уже прогремела их слава,
Уже прошумела их сила.
В Валгалле венцы уготовив,
Лишь Один могилы героев
Найдет в этих гноищах тленных
В Карпатах, Вогезах, Арденнах.

За городом город покорный
Облекся в дымящийся траур,
И трещиной — молнией черной —
Прорезался дрогнувший Тауэр.
Усилья удвоит, утроит,
Но сердца уже не укроет
Бронею морей и туманов
Владычица всех океанов.

Беснуясь, бросают на шлемы
Бесформенный отсвет пожары
В тюльпанных лугах Гаарлема,
На выжженных нивах Харрара.
Одно громоносное имя
Гремит над полями нагими
И гонит, подобное року,
К востоку, к востоку, к востоку.

Провидец? пророк? узурпатор?
Игрок, исчисляющий ходы?
Иль впрямь — мировой император,
Вместилище Духа народа?
Как призрак, по горизонту
От фронта несется он к фронту,
Он с гением расы воочью
Беседует бешеной ночью.

Но странным и чуждым простором
Ложатся поля снеговые,
И смотрят загадочным взором
И Ангел, и демон России.
И движутся легионеры
В пучину без края и меры,
В поля, неоглядные оку, —
К востоку, к востоку, к востоку.

[bajvik]

Юрий Кузнецов

Отец космонавта

Вы не стойте над ним, вы не стойте над ним, ради Бога!
Вы оставьте его с недопитым стаканом своим.
Он допьёт и уйдёт, топнет оземь: – Ты кто? – Я дорога,
Тут монголы промчались – никто не вернулся живым.
– О, не надо, – он скажет, – не надо о старой печали!
Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.
Не его ли шаги на тебе эту пыль разметали?
– Он пошёл поперёк, ничего я не знаю о нём.
На родном пепелище, где угли ещё не остыли,
Образ вдовьей печали возникнет как тень перед ним.
– Я ходил на дорогу, – он скажет, – а в доме гостили…
– Ни французы, ни немцы – никто не вернулся живым.
– О, не надо, – он скажет, – не надо. Есть плата дороже.
Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.
Ты делила с ним стол и ночей сокровенное ложе…
– Он пошёл поперёк, ничего я не знаю о нём.
Где же сына искать, ты ответь ему, Спасская башня!
О медлительный звон! О торжественно-дивный язык!
На великой Руси были, были сыны бесшабашней,
Были, были отцы безутешней, чем этот старик.
Этот скорбный старик не к стене ли Кремля обратился,
Где пропавшего сына начертано имя огнём:
– Ты скажи, неужели он в этих стенах заблудился?
– Он пошёл поперёк, ничего я не знаю о нём.
Где же сына искать, где искать, ты ответь ему, небо!
Провались, но ответь, но ответь ему, свод голубой, –
И звезда, под которой мы страждем любови и хлеба,
Да, звезда, под которой проходит и смерть и любовь!
– О, не надо, – он скажет, – не надо о смерти постылой!
Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.
Ты светила ему, ты ему с колыбели светила…
– Он прошёл сквозь меня, ничего я не знаю о нём.

[bajvik]

Георгий Иванов

* * *

Холодно бродить по свету,
Холодней лежать в гробу.
Помни это, помни это,
Не кляни свою судьбу.

Ты еще читаешь Блока,
Ты еще глядишь в окно,
Ты еще не знаешь срока —
Все неясно, все жестоко,
Все навек обречено.

И конечно, жизнь прекрасна,
И конечно, смерть страшна,
Отвратительна, ужасна,
Но всему одна цена.

Помни это, помни это
— Каплю жизни, каплю света…

«Донна Анна! Нет ответа.
Анна, Анна! Тишина».

[dropash]

Михаил Анчаров

* * *

Я сижу, боюсь пошевелиться…
На мою несмятую кровать
Вдохновенья радужная птица
Опустилась крошки поклевать.

Не грусти, подруга, обо мне ты.
Видишь, там, в космической пыли
До Луны, до голубой планеты
От Земли уходят корабли.

Надо мной сиреневые зори,
Подо мной планеты чудеса.
Звездный ветер в ледяном просторе
Надувает счастья паруса.

Я сижу, боюсь пошевелиться…
День и ночь смешались пополам.
Ночь уносит сказки-небылицы
К золотым московским куполам.

[edvardbuzinskij]

Николай Рубцов(1936-1971 )

БУКЕТ

Я буду долго
Гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов.
И подарю букет
Той девушке, которую люблю.
Я ей скажу:
— С другим наедине
О наших встречах позабыла ты,
И потому на память обо мне
Возьми вот эти
Скромные цветы! —
Она возьмет.
Но снова в поздний час,
Когда туман сгущается и грусть,
Она пройдет,
Не поднимая глаз,
Не улыбнувшись даже…
Ну и пусть.
Я буду долго
Гнать велосипед,
В глухих лугах его остановлю.
Я лишь хочу,
Чтобы взяла букет
Та девушка, которую люблю…

[Автор]

Сообщения